Илья Варшавский - Сборник [СИ]
Прокуратор поморщился. Дело оказывалось куда более серьезным, чем он предполагал вначале.
— Это правда? — спросил он Курочкина.
— Ложь! Чистейшая ложь, пусть представит свидетелей!
— Почему ты веришь ему, в не веришь мне?! — заорал Киафа. — Я как-никак первосвященник, а он проходимец, бродячий проповедник, нищий!
Пилат развел руками.
— Такое обвинение должно быть подтверждено свидетелями.
— Вот как?! — Киафа в ярости заскрежетал зубами. — Я вижу, здесь правосудия не добьешься, придется обратиться к Вителлию!
Удар был рассчитан точно. Меньше всего Пилату хотелось впутывать сюда правителя Сирии.
— Возьмите этого человека! — приказал он страже, отводя взгляд от умоляющих глаз Курочкина.
* * *Иуда провел ночь у ворот претории. Он следовал за Курочкиным к дому Киафы, торчал под окнами у Анны и сопровождал процессию к резиденции прокуратора. Однако ему так и не удалось ни разу пробиться сквозь толпу к Учителю.
В конце концов, выпитое вино, волнения этого дня и усталость совсем сморили Иуду. Он устроился в придорожной канаве и уснул.
Проснулся он от жарких лучей солнца, припекавших голову. Иуда потянулся, подергал себя за бороду, чтобы придать ей более респектабельный вид, и пошел во двор претории, надеясь что-нибудь разузнать.
В тени, отбрасываемой стеной здания, сидел здоровенный легионер и чистил мелом меч.
— Пошел, пошел отсюда! — приветствовал он апостола. — У нас тут не подают!
Смирив гордыню при виде меча, Иуда почтительно изложил легионеру свое дело.
— Эге! — сказал тот. — Поздно же ты о нем вспомнил! Теперь он уже… — Легионер заржал и красочно воспроизвел позу, которая впоследствии надолго
вошла в обиход как символ искупления первородного греха.
Потрясенный Иуда кинулся бегом к Лобному месту…
* * *На вершине холма стояло три креста. У среднего, с надписью «Царь Иудейский», распростершись ниц, лежал плачущий Симон.
Иуда плюхнулся рядом с ним.
— Рабби!!
— Совсем слаб твой рабби, — сказал один из стражников, рассматривая снятые с Курочкина доспехи. — Еще и приколотить как следует не успели, а он сразу того… — стражник закатил глаза, — преставился!
— Со страха, что ли? — сказал второй стражник, доставая игральные кости. — Так как, разыграем?
— Давай!
Иуда взглянул на сморщенное в смертной муке бледное лицо Учителя и громко заголосил.
— Ишь, убивается! — сказал стражник. — Верно, родственничек?
— Послушайте! — Иуда встал и молитвенно сложил руки. — Он уже все равно умер, позвольте нам его похоронить.
— Нельзя. До вечера не положено снимать.
— Ну, пожалуйста! Вот, возьмите все, только разрешите! — Иуда высыпал перед ними на землю деньги, вырученные за осла.
— Разрешить, что ли? — спросил один из стражников.
— А может, он и не умер еще вовсе? — Второй служивый подошел к кресту и ткнул копьем в бок Курочкина. — Пожалуй, помер, не дернулся даже. Забирай
своего родственничка!
Между тем остальные продолжали рассматривать хитон.
— Справная вещь! — похвастал счастливчик, на которого пал выигрыш. — Сносу не будет!
Потрясенные смертью Учителя апостолы торопливо снимали его с креста. Когда неловкий Иуда стал отдирать гвозди от ног, Курочкин приоткрыл глаза и застонал.
— Видишь?! — шепнул Иуда на ухо Симону. — Живой!
— Тише! — Симон оглянулся на стражников. — Тут поблизости пещера есть, тащи, пока не увидели!
Стражники ничего не заметили. Они были целиком поглощены дележом свалившихся с неба тридцати сребреников.
Оставив Курочкина в пещере на попечении верного Симона, Иуда помчался сообщить радостную весть прочим апостолам.
Курочкин не приходил в сознание.
В бреду он принимал Симона за своего аспиранта, оставленного в двадцать первом веке, но обращался к нему на древнееврейском языке.
— Петя! Петр! Я вернусь, обязательно вернусь, не может же Хранитель оказаться такой скотиной! Поручаю тебе, в случае чего…
* * *Пять суток, отпущенных Хранителем, истекли.
Где-то, в подвале двадцатиэтажного здания мигнул зеленый глазок индикатора. Бесшумно включились релейные цепи.
Дьявольский вихрь причин и следствий, рождений и смертей, нелепостей и закономерностей окутал распростертое на каменном полу тело, озарил пещеру сиянием электрических разрядов и, как пробку со дна океана, вытолкнул Курочкина назад в далекое, но неизбежное будущее.
— Мессия! — Ослепленные чудесным видением, Иоанн, Иаков, Иуда и Фома стояли у входа в пещеру.
— Вознесся! — Симон поднял руки к небу. — Вознесся, но вернется! Он меня нарек Петром и оставил своим наместником!
Апостолы смиренно пали на колени.
* * *Между тем Курочкин уже лежал в одних плавках на диване гостеприимного заведения Казановака. Его лицо и лоб были обложены тряпками, смоченными в растворителе.
— Ну, как попутешествовали? — спросила Маша, осторожно отдирая край бороды.
— Ничего.
— Может, вы у нас докладик сделаете? — поинтересовался Казановак. — Тут многие из персонала проявляют любознательность насчет той жизни.
— Не знаю… Во всяком случае не сейчас. Собранные мною факты требуют еще тщательной обработки, тем более что, как выяснилось, евангелисты толковали их очень превратно.
— Что ж, конь о четырех ногах и тот ошибается, — философски заметил Казановак. Он вздохнул и, тщательно расправив копирку, приступил к составлению акта на недостачу реквизита.
— Что там носят? — спросила Маша. — Длинное или короткое?
— Длинное.
— Ну вот, говорила Нинке, что нужно шить подлиннее! Ой! Что это у вас?!
— Она ткнула пальцем в затянувшиеся розовой кожицей раны на запястьях. И здесь, и здесь, и бок разодран! Вас что, там били?
— Нет, вероятно поранился в пути. Казановак перевернул лист.
— Так как написать причину недостачи?
— Напишите, петля гистерезиса, — ответил уже поднаторевший в терминологии Курочкин.
